И мне кажется, что самые яркие миры будут наполнены служением музыке.
Такие миры – наполненные музыкой – завораживают преданностью, часто хрустальной чистотой, мощью и несгибаемой верой в нечто неуловимое для большинства людей и предельно конкретное, точное для авторов миров. В романе Милана Кундеры описана одна из самых впечатляющих для меня ситуаций. За две недели до премьеры Седьмой симфонии Малер заперся в шумном гостиничном номере и ночи напролет перерабатывал инструментовку. Он был убежден, что все его сочинение будет загублено, если во второй части вместо гобоя мелодию будет вести кларнет. В реальности вряд ли кто-нибудь смог бы отличить обе версии исполнения на слух. Но для Малера это «непостижимое совершенство» было принципиальным. Принципиальным для него лично, без скидок на общественное мнение или оценку коллег. В действительности адекватный человек – самый строгий и непреклонный критик своих действий и, наверное, это правильно.
Жания Аубакирова – идеальный собеседник. Ее можно спросить обо всем, не опасаясь скатиться в абстрактную высокопарность или бытовую банальщину. Почему она не перебивает, внимательно слушает вопросы и подводящие к ним рассуждения, ведь ее знания и опыт в сфере музыки позволяют предугадывать практически любые сюжетные повороты и провокации? Что это – врожденная интеллигентность, артистическая выдержка или опыт ведения радиопрограммы?
– Жания Яхияевна, безусловно, каждый из нас проживает многогранную жизнь, все стороны которой равно важны и ценны. Но каков он – ваш мир?
– Конечно, он многосоставен: есть обязанности ректора, любимая семья, гастроли и концерты, замечательные друзья, увлечения, книги... Если сейчас начну ранжировать, боюсь обидеть близких и друзей. Могу точно сказать об общем знаменателе, о том, что объединяет все, придавая смысл, красоту и энергию. И это – музыка. Она оправдывает затраченные силы, вдохновляет в минуты усталости, окупает порой разбитые пальцы, озаряет дополнительным светом самые счастливые моменты. Если не бояться ложного пафоса, то смысл моего мира – в ней.
– Наверное, в музыке для вас не осталось секретов. Каково это – знать о музыке больше 98% людей, не скучно десятки раз играть и слушать знакомые до каждой паузы произведения?
– Проценты явно завышены. Даже будучи профессионалом, невозможно знать обо всем, хотя хотелось бы. Знаете, я со студенческих лет привыкла кидаться в редкие свободные минуты к книгам – за ответами, за новыми вопросами, за равновесием. Философы разных эпох, стран и школ размышляли о значимости музыки в становлении человека, города, страны. Искусствоведы последних столетий практически препарировали музыку, пытаясь понять секрет ее влияния и красоты. А она, не скрываясь, приветливо встречая каждого, остается непостижимой и надежной гарантией смысла нашего мира. Не случайно современные просветители называют Моцарта и Баха главными адвокатами человечества. Если не лукавить, то с великими скучно не может быть по определению.
– Гастрольный график прошедшего года впечатлит концертирующего музыканта: Астана, Алматы, Караганда, Актобе, Усть-Каменогорск, Шымкент, Талдыкорган, Женева, Брюссель, Люксембург, Афины, Вена, Тэгу, Дели... В программах – Итальянский концерт Баха, Хоральные прелюдии Баха–Бузони и четыре баллады Шопена, а также квинтеты Ц. Франка, Шостаковича с Казахквартетом и музыкантами из Франции. Критики фортепианного репертуара, ругаясь по поводу исполнительских трактовок, делят их на «сверхобъективных» и «сверхличностных», относя к первым, например, Гинзбурга, Рихтера, Гилельса, Микеланджели, а ко вторым – Корто, Юдина, Софроницкого и Горовица. Что для вас наиболее важно в исполнении – максимальное отражение замысла композитора или личностное прочтение?
– Беспомощность или убедительность исполнения зависит от множества изменчивых факторов – акустика зала, интеллект, слушательская аудитория, погода, физическое состояние, но главное – это всегда вдохновение. Мне в принципе чуждо искусственное деление исполнителей на какие бы то ни было группы. В то же время надо признать, что попытки приблизиться к аутентичному исполнению достаточно утопичны. Мы живем в другое время, в иных условиях, мыслим и даже слышим иначе. Даже высота камертона изменилась с первоначальных 419,9 Гц до 440, а иногда и 442 Гц. Если в молодости осознание того, насколько прекрасна версия, например, Циммермана, могло действовать угнетающе, парализовать творческие поиски, то сегодня бывает, что игра студента волнует больше трактовки «великих». Из-за обезоруживающей искренности, непосредственности, созвучности времени, «свежести» звука. Один слушатель сравнил это с действиями неопытного отца, держащего младенца неправильно, но с огромной любовью. Когда сама музыка гениальна, а музыкант влюблен в музыку, оценочные суждения излишни.
– Образ Шопена, трагичного гения, игравшего всегда в темноте, уже почти два столетия волнует пианистов, меломанов, ученых. У тысяч людей «роман» с музыкой начинается с вальсов и ноктюрнов Шопена. Его произведения присутствуют в репертуаре практически всех пианистов – и состоявшихся, и только начинающих. На концертах вы играли баллады в своей последовательности: сначала третью, потом вторую, четвертую и только в конце – первую. Признаться, я не припомню такого подхода к программе – это было неожиданно и очень свежо. Почему вы «сломали» последовательность и почему именно так?
– Я играла почти всего Шопена, но на четыре баллады в одном концерте решилась только в прошлом году. Это серьезное профессиональное испытание, экзамен на зрелость и в то же время – запредельное удовольствие. Пианистическая россыпь технических сложностей всегда окрашена изящной и пронзительной эмоцией. Баллады Шопена, не смотря на связь с произведениями А. Мицкевича, не имеют жестко привязанной программы, допуская широкую свободу для интерпретатора. На смену последовательности исполнения баллад я решилась, как на эксперимент, мне захотелось большего контакта с публикой. Задуманный порядок баллад облегчает восприятие, потому что выстраивает «сверхдраматургию» – от самой солнечной третьей баллады, через пограничную между любовью и драмой вторую фа-мажорную, эпическую фа-минорную четвертую, к драматической кульминации в соль- минорной первой балладе. Мне кажется, этот эксперимент удался.
– Жания Яхияевна, ставить перед собой сложные задачи или простые – это ведь выбор конкретного человека, выбор, меняющий действительность. Вы постоянно ищете новые пути, решения, трактовки. И не только в исполнительстве. В вашем случае готовность к суперцелям имеет прямые последствия для целого вуза. Что дает вам смелость и силы убеждать и добиваться результатов?
– В ряду ежедневных забот, кстати, очень важных я понимаю, какова конечная цель всех усилий. Счастливые лица музыкантов и слушателей, чистое звучание музыки. В прошлом году мы занялись качественным ремонтом корпусов консерватории – впервые за долгие годы. Сразу стало ясно – как вовремя это случилось, ведь коммуникации оказались изношенными до предела, состояние отдельных помещений грозило катастрофой. Я понимала сложность, почти «невыполнимость миссии» – время ограничено, прерывать учебный процесс нельзя, погода непредсказуема. И в то же время я понимала, что надо пробовать, надо действовать, потому что дети, посвятившие жизнь музыке, должны жить и учиться в достойных условиях. Конечная цель ясна, а значит, мы точно справимся, даже если не совсем уложимся в заданные сроки.
– Практически каждое мероприятие консерватории превращается в праздник, дарит вдохновение, будит новые мысли и желания – будь то фееричный концерт в рамках «ЭКСПО», международный конкурс пианистов или конференция к 200-летию казахской музыкальной этнографии. Но ведь можно комфортно жить и работать с меньшим количеством проектов?
– Я действительно люблю сложные задачи. Бывало, даже понимаю, что до конца не дойду. Но сам процесс достичь невозможного – развивает и мотивирует. Как известно, музыка не приемлет границ, возрастные или географические рамки всегда предельно условны. Наверное, поэтому в консерватории так много международных проектов. Каждый проект несет радость, растущий профессионализм так же, как и избыток стрессовых ситуаций. И после каждого проекта хочется остановиться, отказаться наперед от всех будущих перегрузок. Но уже в этом году – гастроли, новые концертные программы, фестиваль современной музыки «Наурыз ХХI», интригующие международные конференции... Отказаться и потерять возможность услышать музыку, создаваемую на языке нашего времени, лишить студентов нового исполнительского опыта, остановить энтузиазм и профессиональный интерес педагогов? Но ведь конечная цель – музыка, в ее бесконечно разнообразных проявлениях. И раз за разом я не могу отказаться от проектов, знаю, что обязательно найдутся силы, единомышленники и возможности – и это счастливый закон моей вселенной.
– Во Вселенной, пронизанной музыкой, наверное, действительно включается другая энергия, позволяющая видеть и применять в действии особенную связь между интеллектом, технологиями, эмоциями, духовностью. И тогда возможны фантастические комбинации явлений: лин–технологии совершенствуют фортепианную технику, ремонт зданий способствует новому видению Рахманинова, а конференция приводит к созданию новой оперы.
– В этих словах правды намного больше, чем вам кажется. Все связано со всем, русский композитор Рахманинов в этом плане – наглядный пример. В темах Рахманинова я всегда слышу тюркское начало – распевные фортепианные соло концертов настолько свободно дышат простором степей, величием гор и человеческого духа, что слезы и радость сотрясают сознание. Откуда у него эти знакомые интонации казахских песен? Гены, универсальность музыкального мышления или загадки квантового мира? Когда-то, будучи начинающей пианисткой, я воспринимала одних композиторов как более «удобных» с точки зрения фортепианной техники, других – менее «удобных». Ведь рояль, так же как любой другой инструмент, создавался с учетом человеческой физиологии, знание законов гармонии и теории музыки позволяет решать любые художественные задачи удобным для рук пианиста путем. Конечно, это субъективные вещи, и у каждого исполнителя свое представление о технической соразмерности. Мне казались сложными, но всегда «удобными» Рахманинов, Шопен. А вот Чайковский, например, бывает для пианистов «капризным и некомфортным». Непривычно ломкой, алогичной для исполнителя показалась мне фортепианная партия Шоссона. Сегодня для меня композиторы если и делятся, то очень условно на тех, которых ты для себя понял, и тех, кого надеешься понять. Рахманинов в этом ряду уверенно лидирует в обеих ипостасях, он всегда понятен и всегда непостижим. Так что, да – мир пронизан миллиардами связей.
– Мы с удовольствием рассуждаем о Рахманинове, Моцарте, Чайковском и парадоксальным образом ничего не знаем о той музыке, что создается сегодня. Спасибо вам за предстоящий фестиваль новой музыки «Наурыз ХХI», который для композиторов, музыковедов и многих исполнителей является самым ожидаемым событием года.
– Современная contemporary музыка – отдельная захватывающая история. Жубановскую Сонату для скрипки и фортепиано мы играли вместе с Гаухар Мурзабековой, в то время мы напрягались из-за технологических трудностей сонаты и, как нам казалось, недостаточной убедительности. Но прослушав запись, мы были под впечатлением – настолько внятно, красиво и логично звучала цельная картина. Ученые говорят, что количество совершающихся во время исполнения нейронных связей в мозгу пианиста сравнимо по интенсивности и объему с пожаром. Как же полыхает тогда мозг современного композитора, учитывающего во время акта творения музыки законы гармонии, правила формообразования, теории тембра, математические закономерности и весь интеллектуальный багаж человечества? Мне очень интересно, какой будет музыка будущего. И что услышат наши прапраправнуки в музыке нашего времени – новые решения и откровения или суету?
Я очень довольна тем, что у нас развиваются исполнители, увлеченные современной профессиональной музыкой. Это целый мир, который составляет смысл, направления работы, научные исследования специалистов. Одновременно происходит необходимое развитие и воспитание слушательской аудитории, привлеченной креативностью, неординарным мышлением, направленным на расширение горизонтов сознания, мышления. Вместе с этим готовим оригинальные проекты, связанные с аранжировками для крупных музыкальных составов самых популярных казахских мелодий, – как ни странно, но до сих пор есть пробелы в этих важнейших областях национального духа! Традиционные ежегодные фестивали по разным жанрам и направлениям будут проводиться так, чтобы отказаться от заформализованности, повторяющихся или предсказуемых программ, добиваться внимания зрителей в условиях нарастающей конкуренции в череде культурных мероприятий страны. В этом смысле мы каждый год получаем подтверждение правильного стратегического выбора – высокое искусство нужно грамотно пропагандировать, рекламировать, распространять в современных формах, используя законы маркетинга, менеджмента.
Возвращаясь к Милану Кундере и Алисе… Я никогда не решусь оспаривать совершенства этого прозрачного мира Жании Аубакировой. В ее вселенной важно только одно: чтобы звучащее внутри нее соответствовало тому, что она делает. Музыка – это смысл ее мира. А все остальное – лишь подготовка к игре, лишь служение музыке.
Раушан ДЖУМАНИЯЗОВА,
кандидат искусствоведения,
проректор по научной работе
КНК им. Курмангазы,
Алматы
